Становится просто противно жить. Какое-то поголовное озверение. Со дна жизни откуда-то выплывает безстыдство и хамство.
На поверхности жизни сплошной Нахамкес, которому наплевать на все.
Все талантливое и культурное оказалось заплеванным.
Нахамкес из института красоты обозвал выдающихся государственных деятелей, политиков, генералов, профессоров, коммерсантов буржуями.
Уличный хам пошел еще дальше.
Он обозвал буржуями прилично одетых: чиновника, учителя, конторскую барышню. (...)
А вот картинка:
В вагоне трамвая.
Скромно, но изящно одетая барышня просит солдата не плевать на нее семячками.
И в ответ спокойно, цинично:
— В морду скоро вам буржуям будут плевать.
— Я не буржуйка — говорит со слезами барышня,— я служу и зарабатываю сто двадцать рублей в месяц, это меньше, чем получают рабочие.
— Шлюха!
Начинает заступаться публика, а солдат со словами самой последней брани покидает вагон.
А вот другая сцена в вагоне, шедшем от Балтийского вокзала.
Двое рабочих в кепках, синих рубашках, подвыпившие. Лущат семячки. Кондуктор просит не сорить.
— Ладно, ладно... Подметешь.
И затем один другому:
— Черт его знает, когда кончится война...
— Известно когда... Вот вчерась на митинге один верно сказал: умные в плену, богатые в тылу, дураки на позициях. Когда дураков перебьют, тогда и войне конец...
Одобрительное ржанье товарища и наглый вызывающий взгляд в мой сторону.
И опять:
— Арестовать большевиков. Всех не переарестуешь, скоро все станут большевиками.
Делаю вид, что не вижу и не слышу. (...) Поднимаюсь и выхожу. В догонку по моему адресу слышу:
— Буржуй, не нравится...
Господи, откуда эти наглые идиоты, не знающие отечества, злые, оплевывающие все. (...)
Сестра милосердия, идейная барышня, отказавшаяся от комфорта и ушедшая на фронт, лишившаяся на фронте здоровья и переведенная сюда после двух лет работы под огнем и обстрелом вражеских аэропланов, жалуется:
— Не могу больше... Я потеряла веру в людей. Я ненавижу, не могу видеть солдат. (...)
Стороной узнаю, что солдаты выздоравливающие, за настойчивое требование быть к определенному часу в постелях, издевались над сестрой. Буржуйка — это был самый невинный комплимент.
В последнее время при проходе сестры по палате разъевшиеся свиньи стали встречать сестру «салютами», после которых через палату надобно было проходить зажав нос. (...)
И, действительно, что делать?
Ждать покуда жадный идиот, наглый хам и свинья закроет заводы, остановит все предприятия, треснется лбом в стенку, размозжит себе голову и, проголодавшись, сообразит, что образование, а не невежество должно руководить жизнью? (...)
Хамы в театре. // Живое Слово. Пг., 1917. №107 (461), 05 (18).10, с. 4.
Единственным местом, где еще можно было до сих пор отдохнуть от ликующего хамства, являлся театр.
Увы, теперь и во храмы искусства вторглась пьяная наглая улица.
В Михайловском театре во время представления пьесы А.Н. Островского «Грех да беда на кого не живет» произошел следующий возмутительный случай.
Литерную ложу I яруса купила в складчину компания, состоявшая из солдата, двух штатских, по виду рабочих, и женщины. Во время действия эта компания громко разговаривала и делала глупые замечания, мешая слушать пьесу.
Мало того: компания в ложе принялась пить лимонад, с хохотом разливая его по стаканам и прибавляя в лимонад принесенный с собою спирт.
Во втором акте солдату не понравилось поведение на сцене артиста Студенцова, игравшего барина Бабаева.
При каждом появлении артиста из ложи раздавались крики:— «Вон буржуя!.. Чего он втирается в крестьянскую семью?!»...
Затем субъект в солдатской форме спокойно положил ноги на барьер ложи...
Возмущенная публика реагировала на эти «пьяные реплики» негодующими криками:— «Вон его!.. Вывести из театра!»...
Из ложи раздались ответные крики:— «Посмотрим, кто посмеет меня вывести... Я — член Исполнительного Комитета Совета Рабочих и Солдатских Депутатов!»...
Незнакомец в солдатской форме, ударяя себя по боковому карману заявлял:— «У меня есть мандат!»...
Кончилось тем, что вызвали из комендантского управления план-адъютанта и пьяных хамов арестовали. Одному штатскому удалось бежать. Солдат оказался бомбардиром 4 сибирской бригады С. Комаровым.(...)