Земская жизнь. Дмитриев Н. Дело Селезнева. // Земщина. СПб., 1910. №376, 01 (14).08, с. 3-4.
В нашем малопочтенном Петербурге проживает в настоящее время с женой и двумя малолетними детьми сапожник Павел Филиппов Селезнев.
В настоящее время, когда я пишу эти строки, Селезнев живет за Нарвской заставой, по Новопроложенной улице, д. 4А, кв. 7. Там он занимает жалкую комнату, за которую, однако, надо заплатить 10 р. в месяц. Но у Селезнева нет и этих грошей. Он задолжал хозяйке 8 руб. и она гонит его вон на улицу. Будущее темно и безрадостно. Нищета полная. Дети хиреют от голоду и грязи.
Читатели спросят, почему я обращаю их внимание именно на Селезнева. Ведь в Петербурге тысячи бедняков таких же, как он. Что же интересного в его горькой судьбе? Почему он может разсчитывать на исключительное внимание читающего мира?
В том то и дело, что Селезнев — человек совсем особенный, а жизнь и судьба его сосредоточила в себе, точно в фокусе, всю нашу политическую современность со всеми ея особенностями. Имейте терпение ознакомиться с историей Селезнева и вы увидите ясно, как тяжко иногда живется русским людям, сохраняющим верность Престолу и Отечеству.
Вкратце история Селезнева такова:
Всего каких-нибудь пять лет тому назад это был зажиточный и даже богатый ремесленник, имевший собственный домик и процветавшую мастерскую обуви. Но все благосостояние рухнуло, и он сам превратился в нищего, в жалкого бедняка, перенеся целый ряд гонений и несчастий.
И все эти бедствия обрушились на Селезнева только за то, что он в злосчастное время 1905—1906 г.г. осмелился выступить против крамолы, заявив себя верным сыном России и ея Царя. За это Селезнева отдали на расправу врагам России, и они его замучили, опозорили, разорили... Все это известно и властям, и обществу, и, однако, Селезнева оставляют погибать в нищете и безславии. Никто не хочет помочь ему снова стать на ноги. Словно стараются на примере Селезнева показать всем русским людям, что их ожидает та же участь в том случае, если они вздумают исполнять, подобно ему, верноподданническую присягу и сопротивляться всесильным и влиятельным крамольникам.
В то время, когда Россия вступала в злополучный 1904 год, Селезнев жил в торговом селе Прямухине, новоторжского уезда, Тверской губернии. Вы знаете, что представляла собой в эту эпоху Тверская губерния. Это было вредоноснейшее гнездо политической крамолы, революционное болото, из которого на подобие ядовитых гадов выползли братья Петрункевичи, Родичевы, Бакунины и прочая кадетская кампания.
Во всех тверских деревнях и селах шла революционная пропаганда. Крестьяне потеряли голову, грезили только о грабежах и поджогах и нагло ругались над тем, что дорого русскому человеку, над тем, чем сильна и могуча Россия.
Не избежало этой общей участи Прямухино, да и не могло избежать, ибо находилось в особенно благоприятных для революционной пропаганды условиях. Прямо под боком находилась усадьба архи-кадета Бакунина. Это — не тот, который заседал во второй Думе. Прямухинский Бакунин назывался Михаилом Алексеевичем, второ-думский — Алексей Ильич. Усадьба его тоже недалеко от Прямухина, при селе Дядине. Оба эти имения были центрами, откуда шла революционная пропаганда.
В самом Прямухине — земская больница. Врачем в ней состоял и по днесь состоит некий Н.Н. Цирг, зять Бакунина, и человек, подобно ему, во всех отношениях нетерпимый.
Имение И.И. Петрункевича (Муштуки) находится всего в 20 верстах от Прямухина. Бакунин и Цирг находились в непосредственном общении с этим «кадетским папой».
К этим китам местной революции примыкали «силы» меньшего калибра. Назову родственниц Бакуниных, С.А. Бакунина, г-жу Швейковскую, зятя Швейковской, князя Кропоткина и т.д. Вся эта компания вела революционную пропаганду среди крестьян, и вела ея с успехом. Все благонамеренные элементы деревни притаились. Ни один крестьянин, преданный Царю и России, не осмеливался рта разинуть. Совершенно напротив, большинство таких крестьян, со свойственным русским людям лукавым слабодушием прикидывались сочувствующими «движению». Да иначе и нельзя было поступать. Все дурные элементы объединились около местного дворянства, подстрекавшего крестьян к бунту и мятежу. Чиновники тянули ту же линию.
Прямухинский кулак и богатей Евстафий Екимов заявил себя агентом крестьянского союза и закрывал те деревенские лавки, которые отказывались от уплаты дани союзу. Полиция видела все это безобразие и не протестовала. Следователя 2-го участка Симеона видели разгуливающим «под-руку» с волостным старшиной Журавлевым, а этот Журавлев принимал деятельнейшее участие в бунтовских делах, затем расхитил 700 рублей общественных денег, сбежал неизвестно куда и по сю пору не разыскан.
Земский врач и зять Бакунина собирал митинги, на которых проповедывалась крестьянская республика и экспроприация частных имуществ. Над портретом Государя Императора, находящимся в волости, открыто глумились.
Единственным протестантом против всех этих безобразий явился зажиточный сапожник Селезнев. Он открыто обличал крамольников и уговаривал крестьян не верить им. Это вызвало бешенство в крамольниках. Швейковская называла Селезнева «царской собакой». Лекарь Цирг вступил сразу же с Селезневым во враждебные отношения и угрожал ему смертью. Но Селезнев, не обращая внимания на угрозы, продолжал свое дело. Тогда крамольники решили расправиться с Селезневым крутыми мерами.
10 октября 1905 года Селезнев вернулся из Твери, куда он самолично отвез прокламации, распространявшиеся среди крестьян. Селезнев не доверял местному уряднику и становому приставу, которые, боясь крамольников, делали им всевозможные потачки. Он предпочел сам передать преступные воззвания губернатору Слепцову.
Результатом этого поступка Селезнева было то, что земский врач Цирг с военной винтовкой в руках учинил нападение на дом Селезнева. Так как безоружный сапожник запер двери, Цирг стал обстреливать избу и надворные постройки. Жена Селезнева бросилась к становому, но тот мешаться в дело не стал. Боялся с «господами» связываться.
Видя полное бездействие испуганной полиции, Бакунин, Цирг и компания стали изводить Селезнева всеми способами. Кто-то поджег в бакунинском имении сарай, и это дело пытались взвалить на Селезнева. Это не удалось. В декабре неизвестные люди ломились к Селезневу в дом ночью и сломали ставни. В феврале 1906 года опять-таки неизвестно кто стрелял в окна. Крестьяне открыто говорили, что Селезнев будет убит. Указывали даже на того, кому поручено совершить убийство. Это был хулиган-мужик, служивший в земской больнице сторожем и пользовавшийся неограниченным доверием Цирга.
Единственной помощью Селезневу со стороны власти было разрешение новоторжского исправника на приобретение и ношение револьвера.
Но этот револьвер и послужил поводом к окончательной гибели Селезнева.
11 марта Селезнев шел по деревенской улице. Вдруг на него напал один из самых ярых революционеров, рабочий Бакунина Морозов, вооруженный железной палкой.
Нападение было подготовлено.
Из всей силы Морозов нанес удар Селезневу в голову.
Из разбитого черепа брызнула кровь. Селезнев выхватил револьвер, сделал выстрел и ранил нападавшего на него хулигана.
Это было 11 марта, а 15 марта Селезнев был посажен в тюрьму. В тюрьме сидел три месяца, а тем временем освободители сожгли его дом, причем погибло все имущество. Пожар произошел 17 апреля.
Судебное следствие по этому делу представляло сплошную мерзость. Судейские чиновники сочувствовали, конечно, не Селезневу, а Бакуниным и Цирге. На просьбу Селезнева предать его гласному суду товарищ прокурора Сабинин ответил:
— Не служи полиции. Судить мы вас не будем, а отправим в сумасшедший дом. По крайней мере, стрелять не будете.
И вот 26 июня 1906 года Селезнева отправили в знаменитую Бурашевскую колонию, которая была лейб-квартирой ка-детской революции.
Селезнев прямо с места попал под ферулу врача-иудея, Наума Израилевича Скляра. Тот иронически его оглядел и спросил:
— Итак, вы крамолу хотели уничтожить?
Обращались с Селезневым сурово, не пускали к нему для свиданий жену и он виделся с нею только через оконную решетку. Семейство было в полной нищете и Селезнев делился с женой больничными порциями. Иногда Селезнева показывали заезжим посетителям-кадетам, причем Скляр говорил:
— Это правительственный огарок. Мы его успокоили.
Продержали Селезнева в сумасшедшем доме полтора года, и выпущен он оттуда разоренный, несчастный, 19 ноября 1907 г.
Селезнев многократно жаловался на претерпеваемые им несправедливости, подавал прошения в разные инстанции, но ничего из этого не вышло.
Все вошло в норму. Селезневу с семьей предоставлена возможность умирать с голоду в Петербурге, а врач Цирг и вся бакунинская компания по-днесь благодушествует. Ответственности за свои злодеяния никто из этой шайки не понес. Только 36 крестьян соседней деревни Купишки, сбитые с толку Бакуниными, Циргами и Ко и учинившие какую-то бутафорскую экспроприацию, томятся в тюрьме.
Крестьяна посадили, а истинных злодеев и подстрекателей никто пальцем не тронул. Они на свободе...
Таково это «маленькое» дело Селезнева. Я не знаю, удалось ли мне нарисовать возмутительную обстановку злодеяния, удалось ли мне заставить читателей хоть отчасти пережить тот ряд ощущений и мыслей, которые оно вызывает, но факт на лицо. Человек уничтожен и втоптан в горе и нищету только за то, что он исполнял свой долг, только за то, что он, рискуя жизнью и достоянием, боролся с крамолой. Возмутительно и то, что в то время, как Селезнев таким образом бедствует, крамольники, преследовавшие и погубившие его, пользуются полной безнаказанностью.
Дело это в полном смысле слова вопиющее. Сознание, что такие дела возможны, удручает душу. Мы привыкли к беззакониям, к гонениям на патриотов, но селезневское дело переходит границы настроенного современной анархией воображения.
Предавая дело Селезнева гласности во всех его подробностях, редакция «Земщины» уповает, что справедливость будет возстановлена.
Но нам, однако, не следует ограничиваться одними упованиями. Будем помнить, что на наших глазах погибает наш брат, наш единомышленник, который нуждается в немедленной поддержке. Приглашаем всех русских людей поддержать Селезнева. Посильные пожертвования можно направлять в контору «Земщины».